Истории из жизни: Проинформировать решительно
Пишет Галина Диденко, Манифестор 2/4
Для меня этот рассказ – об одном из чудес, произошедших со мной и моими друзьями в Гималаях. Для меня это о том, что если решительно и ясно объявить пространству о своих нуждах – окажется, что пространство обо всем уже позаботилось.)
Шел 5-й день нашего трекинга в Гималаях. Позади пыльный шумный Катманду, два дня в местном аэропорту с безрезультатными попытками вылететь в горную Луклу, когда непогода в горах съела оба наши резервных дня на непредвиденные случаи. Позади горная болезнь после первого же серьезного подъема, сутки невыносимой головной боли, рвоты, и кашля розовой пеной и почти все одновременно! Позади мучительные поиски местной больницы и два часа с кислородным аппаратом и удивительное ощущение – опять можно дышать, жить, ходить, любить, а если рядом добрый любимый друг – можно даже догнать группу, сделав за один день двойной переход! Позади дорога с крышесносными панорамами ущелий, рек, водопадов от неба до неизвестно куда вниз в туман, рододендроновые леса, непальские деревеньки с белыми мазаными домиками, с цветущими чернобрывцами и настурциями, пирамидки ступ с крутящимися барабанчиками, на которых крутится выгравированными буквами-узорами мантра – Ом Мани Падме Хум.
Сегодня идем в тумане, видны только ближайшие холмы и камни, покрытые мхом, из тумана выныривают то разноцветные буддистские флажки с напечатанными на них все теми же ободряющими мантрами. Мол, не горюем, Ом Мани Падме Хум, и все будет хорошо в этом колесе превращений жизни, не унываем, живые существа, мир вам.
Сегодня идем медленно, на высоте 4000 метров каждый шаг проживается всем телом, легкими, носом, пульсацией в голове, новой картинкой для глаз, медленной попыткой что-то подумать. Впереди идет наш друг, кум, полковник, со своими двумя взрослыми сыновьями. Идет, кашляет, пошатывается, ему нехорошо уже второй день. Надо было бы ему остановиться и переждать, чтобы адаптировались к высоте сосуды, сердце, легкие. Но полковник и слышать не хочет об этом – впереди подъем к озеру Гокио, запасных дней уже нет, он не может подвести группу, да и какая же это горная болезнь – обыкновенный бронхит, пройдет от движения. Да к тому же нам сказали, что сегодня мы дойдем до поселка, где есть медицинский пункт, доктора, а значит, и помощь. Мы несем с собой старый непонятно как работающий баллон с кислородом на случай горной болезни, и доверчиво дышим каждый вечер, внюхиваясь в черную маску, что-то откручиваем и уговариваем себя – о, лучше. Но что-то полковнику с каждым днем сложнее и сложнее улыбаться, все тяжелее походка и громче дыхание. Ох, скорей бы поселок и медицинский пункт.
Вот и первые каменные ограждения для выпаса яков. Значит, еще немного – и приют, но сначала – к медикам. Полковник уже не может идти самостоятельно, и наши проводники по очереди с сыновьями ведут его под руки. Вот и домики, дворики, люди, приют. Мы спрашиваем, где же медицинский пункт, нам охотно показывают, но тут же объявляют, что доктора-волонтера ждали еще несколько дней назад, но до сих пор никого нет, поэтому пункт закрыт.
Это было даже не разочарование. На разочарование нужны какие-то силы, а мы просто тупо стояли и пытались осознать, что тащили полковника вверх, вместо того, чтобы срочно спустить его хотя бы на 500, хотя бы на 300 метров вниз. И что уже вечер, темнеет, и что уже вернуться на прежнюю стоянку мы не успеем.
Было принято решение поужинать, подышать нашим баллоном, погреться. Решили, что утром, если полковнику не станет лучше – вызывать вертолет. А вся группа пойдет на восхождение к цели нашего путешествия – озеру Гокио. Ночь прошла тревожно – на большой высоте сон прерывистый и неглубокий. Полковник храпел, кашлял, хрипел всю ночь, и утром стало ясно, что без вертолета не обойтись. Собрали деньги, сделали звонок спасателям, оставили одного из проводников с полковником, и собрались выходить. Я решила остаться и присмотреть, чтобы все было сделано. Группа ушла, растворившись в тумане. В приюте остались хозяева, проводник, мы с кумом. Очень холодно и сыро. Я одела на себя все, что у меня было теплого. Кума устроила, одев на него все пуховки, замотав во все имеющиеся спальники и укрыв всеми одеялами, какие нашла. Посмотрела на него. Ногти на руках синие. Глаза мутные, взгляд не фокусируется. Губы интенсивного серого цвета. Попытки растереть, дать чая – все, чтобы скоротать время ожидания и наполнить его действием. Вертолет. Вертолет. Где же он. Появился проводник, лицо расстроенное. Позвонили, говорит, спасатели, туман, вертолет может не прилететь. Хорошо, кум не слышит, хотя ему, как кажется, не очень понятно, что вообще происходит.
И тут до меня начинает доходить.
Группа ушла. Вертолета нет. Полковник просто-напросто уходит. Нужно что-то предпринять.
Я вышла в коридор приюта. Холод. Деревянные пол, стены, потолок, все серое, и лицо кума серое, и нужно что-то делать и я одна в этих пустых Гималаях на многие сотни километров вокруг. Внутри начало что-то закипать, как будто в груди просыпается вулкан. Я остановилась посреди коридора, сжала кулаки, и понимая всю невероятность произносимого, громко и внятно, в полный голос объявила, обращаясь к тому большому, что выше всего.
МНЕ. НУЖЕН ДОКТОР. СЕЙЧАС И НЕМЕДЛЕННО МНЕ НУЖЕН ДОКТОР.
От закипающей решимости неизвестно на что стало жарко.
В проеме коридора показалась женская фигурка. Метнулась ко мне и почти с отчаянием, на очень понятном английском спросила – скажите, вы не знаете, где здесь дневной туалет?
Я показала ей на дверь туалета, мимо которой она только что прошла. Но она возразила – тут написано – пользоваться можно только ночью!
Я сообразила, что скорее всего это немка, потому и английский кажется понятным. И твердо произнесла – вы можете воспользоваться этим туалетом прямо сейчас! Женщину не пришлось долго уговаривать, и вскоре она вышла из туалетной комнаты почти счастливая.
И тут я опять, невзирая на мысли о безнадежности и понимая всю несуразность своего вопроса, произнесла: — Скажите, у вас есть прибор для измерения уровня кислорода в крови?
Дело в том, что когда горная болезнь случилась у меня – в больнице мне на палец одевали приборчик, похожий на прищепку, который и показал, что кислорода в крови сильно меньше нормы, в результате чего я и получила два часа кислородного сеанса-воскрешения.
И тут эта женщина, ничуть не удивившись вопросу, отвечает. – Конечно есть, я же доктор!
И вот приборчик уже на пальце у полковника, и показывает он, что кислорода в крови как бы сказать ниже возможных для живого человека показателей. Женщина осматривает руки, губы, просит открыть рот, язык, небо, десна кума – все выглядит как ненастоящее, серое, неживое.
Он умирает, говорит доктор. Ему нужен кислород. Сейчас я позову моего мужа, он тоже доктор. Мы работали спасателями в Африке, а сейчас путешествуем. Ваш друг умирает. Ему нужен кислород и немедленно вниз.
Приходит муж, и они вдвоем слаженно, как-то удивительно быстро и четко взаимодействуя, растирают, делают уколы, кричат – немедленно спускать! На руках, на коровах, все равно на чем – спускаем вниз!
Я бегу к ним с нашим баллоном кислорода. Они проверяют его и говорят – подача кислорода не работает! Но тут же срывают с баллона шланги, делают из бумаги воронку, подносят к лицу полковника, дают дышать, тормошат. И кричат – спускаем вниз, немедленно вниз!
В дверях время от времени мелькает какой-то турист-азиат, не пойму, ему-то что нужно, чего он всюду лезет и что-то даже вмешивается?
От присутствия докторов, от того, что что-то происходит кажется, что стало светлее, как буд-то солнце пробивается через туман и сырость.
Бегу к хозяевам приюта и нашему гиду и наступаю на них – несем человека вниз! Они начинают суетиться, собираться, и вдруг – какой-то рев, да это же звук лопастей вертолета!
На площадку неподалеку от приюта садится вертолет!
Наши доктора, проводник, хозяева приюта – все вместе хватают полковника на руки, и тащат его к вертолету, бегом почти перепрыгивая через кочки, через камни, следом уже бежит проводник с рюкзаком, и все это буквально забрасывается в кабину вертолета!
А когда вертолет взлетел – женщина доктор разрыдалась. И я ревела. И мы обнимались. И она говорила – вы очень, очень хороший друг этого человека. А я говорила – вы очень, очень хорошие ребята.
А потом мы вернулись в приют и пили чай. И тот азиат-турист, который заглядывал в комнату, когда спасали полковника, сказал. А я тоже доктор. Из Сан-Франциско. Я рентгенолог. А вообще я вьетнамец. А ваша группа – это сумасшедшие люди. Разве можно идти вверх, если у кого-то из группы горная болезнь? А я рассказывала, что мы шли к докторам за помощью, а он все равно удивлялся. А через некоторое время на кухню пришли еще туристы, пара, и говорили они по-польски. Мы спросили их как дела, откуда они, и кто они, и они рассказали. Что они доктора. Ортопед и пластический хирург. И все решили, что так не бывает. Что в Гималаях случается один доктор на много, много сотен километров вокруг, и редко-редко. А вот так, одновременно, в один день, в одном месте, пять докторов – нет, так не бывает точно! Но они видели друг друга, и я их видела, и мы немного пощипали себя, убедиться, что все не спим, а потом пили чай и рассказывали о своих странах. И когда я сказала, что из Киева, из Украины – вьетнамец-рентгенолог страшно оживился и спросил, правда ли, что Киев – город самых красивых девушек. И мне было очень приятно ответить, что да, правда.
Карта Галины
